 
[audio]http://pleer.com/tracks/11292162qch7[/audio]Над моей семьей весит проклятье. Да, именно так – резко и беспрецедентно – заявляю с порога. Прямо в лоб. Ошарашиваю. Это не пустой звук и не слова, брошенные на ветер, не улетевший воробей и не высокопарность, присущая филологической деве. Моя бабушка, моя мама, я – мы всегда славились в качестве благопристойной семьи, а наши профессии становились делом жизни. Вы не встретите ни одну Хепбёрн, которая бы не знала, чем хочет заниматься и чему желает посвятить жизнь, данную лишь единожды. Зато в селебрити-сводках обязательно отроете грязные статейки о том, что мужчины долго не задерживаются в этой семье, что давным-давно, а именно три поколения, девушек Хепбёрн продолжают феминистические традиции, заложенные в гены, казалось бы, на порядок обычных голландок. Мою историю правильнее начать с бабушки – Ингрид Хепбёрн, в честь которой я была названа вторым именем своим. Она была молодой и полной энергии девушкой, когда попала на Бродвей, где стремительно начала восхождение на Олимп своих мечтаний. Всё было до боли в сердце и до скрежета в зубах тривиально. Слава, мужчины, выбор падает на самого задиристого, от него же дожидается предложения руки и сердца, семья, ребенок, несколько лет беспечной жизни, следование моде и громкий развод. В общем, моя мама тоже не знала своего отца так, как хотелось бы. Бабушка продолжала покорять новые высоты, а Мадлен восхищалась из-за угла и частенько оставалась на чай у костюмеров. Мама решила отправиться в Голландию, когда Нью-Йорк ей давил на горло. К сожалению, там она встретила моего отца. Почему, к сожалению? Он умудрялся жить на две семьи, причем в обеих вскоре появились дети. Несложно догадаться, что у меня есть сводные братья-близнецы. И черт бы нас побрал, но наши пронзительные взгляды, черты лица и способность находить приключения везде и всегда мы унаследовали именно от него. Отец пытался избежать коллапса, ведь у его первой гражданской жены на руках были дети, а он решил сбежать в Нью-Йорк, узнав, что мама собирается открывать свой первый магазин. Обе женщины жили в обмане несколько лет, пока у Мадлен не нашлось храбрости отпустить отца. Ему не было места рядом с нами, но при этом к моим братьям и у бабушки, и у мамы отношение было трепетное и нас никогда не ограничивали в общении. Мы росли то рядом, то на разных уголках планеты нашей необъятной. Эрик и Милан были единственными парнями, с которыми я чувствовала себя защищенной и уверенной без прикрас и наигранности. А тётя и вовсе не отказывала себе в удовольствии потрепать парней за щеки и взъерошить им волосы.
 
[audio]http://pleer.com/tracks/49052989QgP[/audio]Моё детство прошло весьма однообразно, поэтому я редко могу вспомнить моменты, которыми интересно поделиться. Бабушка готовила меня к поступлению в Джульярд, едва я научилась ходить. Дни проходили в уроках фортепиано, вокала и танцев. В средней школе не было ни одной постановки, где бы я не участвовала. Приносило ли это удовольствие мне? Да, только когда объявляли конец второй и последней части представления. Я никогда не чувствовала своей принадлежности к сцене. Поняла это в выпускном классе, когда поставила свой первый мюзикл, став его композитором и режиссером. Благодаря этому я смогла пройти в Джульярдскую школу, не пользуясь громким именем бабушки. Студенческие годы были для меня лучшими. Вечеринки в стиле двадцатых и далее, много вина по пятницам и соперничество с другими, первые успехи и поражения. Всё это закончилось быстро. Четыре года пролетели беззаботно и пора было платить по счетам. Моя карьера композитора и режиссера не началась с партитур, сценариев и кастингов. На нашу семью обрушился очередной град испытаний. Заболела бабушка. У неё нашли рак. Это не было чем-то удивительным, если учесть, что курила она крепкие сигареты и никогда не отказывала себе в алкоголе. Её предсмертным желанием было лицезрения меня на сцене. Мы вместе написали мюзикл, нашли спонсора и начали работать. Счет шел на месяцы, а не года, как это обычно бывает. Я старалась и выкладывалась на каждой репетиции, чтобы в итоге увидеть счастливую улыбку на лице бабушке. Шоу приняли на ура, но пришлось ограничиться количеством показов и через месяц мы с бабушкой летели в Танжер, где она пожелала провести последние дни жизни. Я не плакала, когда Ингрид Хепбёрн испустила последний вздох жизни и мирно закрыла глаза, отправившись в рай с улыбкой на уголках губ. Похороны прошли в Нью-Йорке и в семейном кругу. Только я, мама, тётя и братья. Друзьям и приятелям мы не дали возможности проститься, как это сделали мы. Нас осуждали, но разве мы слушали кого-то? Нет. Просто за завтраком кофе стал горче, а колонки в утренней газете тривиальнее.
 
[audio]http://pleer.com/tracks/12253316zbeX[/audio]Мне понадобилась неделя, чтобы от родного дома начало воротить, чтобы плотные занавески стали мостом в гости к Аиду, чтобы заляпанные кляксами партитуры в мятом состоянии засыпали теплый пол своей бесполезностью. Не будучи фанатом долгих посиделок в Интернете, я все-таки позволила себе расслабиться и впервые за долгое время провела несколько часов перед лэптопом. Это было последней вещью, которая смогла отвлечь от нахлынувших философских мыслей о том, насколько скоротечна жизнь. Чикаго был городом, ставшим моим пристанищем на следующие несколько месяцев. Я изначально планировала остаться на пару дней, чтобы посетить шоу, которое подавало большие надежды, но больше чего меня зацепила исполнительница одной из главных ролей. Вельма ван дер Мэнсо. С экрана на меня смотрела не просто миловидная девушка с тепло-карими глазами, а некий идеал, образ моей больной фантазии. Я даже поступилась своей клятвой не подниматься на сцену, не выступать для людей и согласилась на одну песню после премьерного показа, но всё это ничего не значило. Вельма полностью заполонила собой и мысли, и разум. Первым рейсом я отправилась в Чикаго и больше готовилась к встрече с девушкой необыкновенной наружности. За один день позволила себе кардинально поменяться. Не было больше розовых растрепанных волос, бесформенных однотонных футболок и потертых шорт. Вечером в театре предстала Эстер с длинными шелковистыми черными волосами, в дорогом вечернем дизайнерском платье и с букетом цветов, которые были выращены ей самой. Всё выступление прошло для меня на одном дыхании. Я лишь думала о том, как бы скорее оказаться в гримерной комнате Вельмы. Одно слово Хепбёрн и вот мне дозволено робко постучаться в белую дверь, войти и уверенным голосом сказать, чтобы Мэнсо не поднималась с места. Я подошла из-за спины и смотрела на неё через зеркало. Я утопала в нашем отражении и положила букет цветов прямо перед ней. Помню, как не представилась. Помню её взгляд, пытающийся распознать во мне знакомую, но мне удалось измениться слишком сильно, чтобы так быстро узнать за новым образом самого молодого композитора Бродвея, как и разгадать какую-либо принадлежность к семейству Хепбёрнов. Когда моя храбрость иссякла и слова превратились в мысленную кашу, то я поспешила попрощаться и удалиться. Ей нужно было переодеться, а мне готовиться к сюрпризу для гостей, коим и являлось моё выступление. Говоря о нём, всё прошло без сучка и задоринки. Когда самые приставучие представители богемы стали часто мелькать перед глазами, то я не нашла иного способа, как украсть Вельму из этого общества и покинуть театр, чтобы отправить на прогулку по ночному Чикаго. Мы могли говорить до бесконечности. Хоть до самой старости. Та ночь казалась невероятно долгой, приятной и теплой. Если бы не Вельма, то вряд ли бы я задержалась в Чикаго на несколько месяцев, как впоследствии сделала это. Считала часы до наших встреч и сбилась со счета после миллионного поцелуя. Но хорошее рано или поздно заканчивается. Я не хотела вредить ей и увлекать в рискованное путешествие под названием любовь. Порушив наши планы на Рождество, мне пришлось оставить её, а самой вернуться в Нью-Йорк. Праздники прошли для меня под мутной пеленой на пару с теплым пледом и горячим шоколадом с корицей. Я пыталась греться, но от одного воспоминания о теплых карих глазах и медных волосах, в которых солнце порой любило играть свои мелодии, становилось жутко холодно. Какое-то время мысленно проклинала себя и отправляла в самые нёдра Ада, желая предаться забвению под хладным льдом озера. Кажется, эта пытка была бы более сносной нежели то, что приходилось чувствовать. Вскоре я вернулась к работе. Театр бабушки отошел ко мне, но я меньше всего интересовалась остальными сторонами деятельности. Главным была душа многолетнего здания. И однажды мне выпал шанс повернуть всё вспять.
 
[audio]http://pleer.com/tracks/611452PfH[/audio]Я не могла допустить провального шоу. Без зазрения совести на глазах у актерского состава выгнала в шею режиссера и приступила к работе сама. Стоит остановиться подробнее, так как судьба меня вновь столкнула с моей милой Вельмой. Наверное, ей хотелось сбежать со сцены и больше не возвращаться, когда она поняла, что теперь мюзикл в моих руках. Я старалась вести себя непринужденно и холодно, но выглядело подобное действо убого, потому что просто шарахалась в стороны при виде Вельмы. Видимо, спустя час мне это аукнулось, когда мы застряли в лифте. Она боится замкнутых пространств. Мне ли не знать, как оживает её душа на сцене, как она восстает из забвения и буквально порхает, ступая по ней? Но чертов лифт заклинило. Я не могла оставить её и отгородиться. Забыв обо всем плохом на некоторое время, позволила себе быть преступно близко с Вельмой. Вновь обнимала её и укрывала от невзгод, тихонько нашептывая слова успокоения. Когда нас вытащили, то мне хватило храбрости пригласить её на новое прослушивание, где она вне сомнения заслужила главную роль. Я боялась разрушить то, что строилось по крупицам. Приходилось подавлять себя, дабы не пригласить Вельму на чашечку кофе. Я знала, чем это закончится. Знала, что не сдержусь, и мы поговорим по душам, что вывернет наши отношения наизнанку, а потом всё пойдет прахом. В последнюю ночь перед премьерой она пришла ко мне домой, не в силах заснуть, но, увидев Феникса в халате позади меня, поспешила удалиться, поняв ситуацию превратно. Я боялась, что она вновь пострадает, и во время антракта поспешила объясниться, пробившись к ней в гримерную комнату. Когда-то в такой же, но в Чикаго, началась наша история. Стоило ли опасаться потока чувств, которые сдерживала? Возможно, но я сказала правду и созналась во всем, поведав, что пришлось пережить, когда мы расстались и вновь столкнулись лбами. Я любила её. Самая простая истина. И не переставала даже вдалеке. Риск был оправдан. Мы обе победили. Остальной мир остановил своё существование, когда я снова могла взять её за руку, снова могла поцеловать в висок и вдыхать приятный аромат духов, исходивший от мягкой и нежной кожи шеи. Наконец-то сезон нашего шоу закончился, и мы отправились во Францию на отдых. Я подготовила себя к серьезному шагу, заведомо купив обручальное кольцо в Тиффани. Когда мы прогуливались по правому берегу Сены, то обеим внезапно взбрело в голову поговорить. Позволила ей первой высказаться, о чем не единожды пожалела. Она испугалась, что я оставлю её и предложила остановиться, пока есть возможность. Мне пришлось молча достать коробку, выкинуть кольцо в реку и раздавить её в руке. Вельма поняла, что ошиблась на мой счет и просила о разговоре, но я лишь отстранилась и сказала, что хочу побыть одна, пообещав вернуться в отель в девять вечера. Однако ни в девять, ни в десять я так и не появилась на пороге нашего номера. Несколько месяцев я прожила на съемной квартире, бесцельно гуляла по вечернему Парижу и частенько захаживала в ресторанчики, чтобы почитать газету. Я не злилась на Вельму и понимала её логику, но моё разбитое вдребезги сердце отказывалось принимать новую реальность. Париж осточертел, а возвращение в Нью-Йорк было подобно удару ножа. Вспомнив о забавном острове Ниуэ, я отправилась прямиком туда, где и находилась полтора года. Я играла джаз в местных барах и порой скрещивала его с регги вместе с местными группами. Из этого получалась ядреная смесь, но такая неординарная, что я бы сама пустилась в пляс. Я почувствовала, что нужно возвращаться на родину. Меня пугало, что Феникс давно не отвечал на мои письма и даже не уведомлял о получении открыток. Я по-прежнему не могла вернуться в Нью-Йорк, поэтому отправилась в Лос-Анджелес к родной тёте, которая только рада была принять любимую племянницу. Работа для меня нашлась быстро, но все-таки большую часть времени я проводила дома, черпая вдохновение от семейного уюта и непоколебимого спокойствия родового особняка.
|
